Кружевница Смирнова Диана

Анатолий Рогов, очерк о кружевах «Коклюшки с копеечками»

Это было еще в Отечественную войну. На Вологодчине девчат тогда мобилизовывали на работы в леспромхозы. Учили смолокурить, делать бочки. И ничего, не хуже чем у парней бочки получались, белые, крутобокие. И вот на этих-то новеньких бочках стали вдруг появляться разноцветные узоры из цветов и листьев — то на крышках, то на боках. По правилам, такой товар надо было выбраковывать, но получатели брали его с удовольствием, и поэтому автора «росписей» не искали.

И вдруг директор, замотанный резкий человек, вызвал к себе Диану Смирнову. Долго, хмуро оглядывал ее высокую тощую фигуру, ее удлиненное лицо с выступающими скулами и рыжеватые, слегка взъерошенные волосы. Потом отрывисто сказал:
— Через два месяца в Московском художественном училище имени Калинина приемные экзамены. Поедешь туда. Талант у тебя. И на новых бочках не рисуй. Я тебе бумаги немножко собрал...

Как он прознал, что бочки она расписывала, как про училище из той лесной глухомани справки навел, Диана Алексеевна до сих пор не поймет...

Истинная вологжанка, Смирнова занималась, конечно, на отделении кружева, но после окончания училища поехала не к себе, а в рязанский городок Михайлов. Она очень любила цвет, краски, а там плели единственные у нас в стране цветные кружева, да еще самые необычные по форме, самые народные в России, как писали в старых книгах.

Михайлов стоит на широкой, но в пределах города совершенно мелкой реке Проне. Мелкая она от того, что михайловцы уже сотни лет ссыпают в нее печную золу. Зимой же, на случай гололеда, они посыпают ею и все крутые улицы и тропы, и уютный пестрый городок приобретает от этого особую провинциальную ухоженность и кажется еще уютней. А летом он очень зеленый, с массой сирени, яблок и бузины, в центре довольно пыльный и по вечерам оглушает невероятной тишиной, в которой, однако, хорошо слышишь и тявканье собаки где-то на самой окраине, и голос телевизионного диктора в другой стороне, и плеск воды в Проне на каменном перекате, где женщины полощут белье.

Смирнову назначили художницей на михайловскую фабрику «Труженица», выпускавшую платья, блузки, рубашки и белье, отделанные вышивками и кружевами. Узкими белыми простенькими кружевами, которые плели всего несколько десятков пожилых надомниц.

— А где же ваши цветные кружева?! — удивилась Диана Алексеевна.
И в ответ услышала, что мастерицы уже не помнят, как они и выглядели-то, эти знаменитые некогда кружева. Оказалось, что лет тридцать тут только белые «узятки» и плетут, и большинство ничего другого делать не умеет...

У старинных Михайловских кружев, кроме уже названных особенностей, была еще одна: нитки на них шли не тонкие, как в других промыслах и в Европе, а толстые, пухлые, в основном шерсть домашнего крестьянского кручения, отчего кружево получалось плотным и ворсистым, как дорогая тяжелая ткань.

Кружевной край «балалайки». Численная техника плетения. Михайловский уезд. XIX в.

Обильное красное сочеталось здесь с яркими синими вкраплениями, зелеными, с желтыми и белыми. Специалисты считают, что михайловское кружево самое древнее у нас, что по рисунку и характеру оно точно такое же, какое на Руси плели в шестнадцатом и семнадцатом веках из металлических нитей, а потом унизывали жемчугом и нашивали на шапки, шубы, душегреи. И удержался на Михайловской земле этот старинный рисунок лишь в силу совершенно удивительного пристрастия здешних крестьян к очень нарядным одеждам.

В 1880 году один старик из села Стубло объяснял так: «У нас мода вот так: из последнего бьются, а не уступят друг дружке». Крестьянки, все как одна, обшивали подол верхней сорочки пестрыми узорными полосами, вытканными из разноцветных шерстей и обрамленными по низу кружевами с цветными разводами. Фартуки, по-старинному «занавески», делались тут только кружевные, с рельефным красивым рисунком, с вставками из кумача и цветных ситцев. И каждая крестьянка, конечно, старалась чем-нибудь от другой отличиться — так что в узорах было сплошное разнообразие.

Крепостных-то здесь не было, государственными числились, малость получше жили...

И вот теперь, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, в Михайлове даже не знали, как раньше и плели-то.